Психология Niron написал " Эта публикация идет в продолжение темы, поднятой в предыдущей статье
Жестокие воспитательные методы прусской педагогики начала прошлого века взрастили несколько поколений людей, охотно шагнувших под знамёна Гитлера. Может ли человечество усвоить уроки своей истории?
Вероника Ивовна Маанди
Как убедить родителей не подвергать ребёнка физическим наказаниям, если в ответ они находят сотни доводов в пользу обратного? Они подводят под него псевдо-педагогическую и религиозную базу, ссылаются на опыт предшествующих поколений, оправдывающий, по их мнению, правомерность телесных наказаний, и, наконец, приводят «убийственный» по убедительности аргумент: «Меня отец порол и сделал же из меня приличного человека!»
И ведь если разобраться, они не виноваты в своих взглядах. Их действительно «сделали» такими их родители. А тех ― свои… Теперь они «тиражируют» подобную модель воспитания на очередном поколении, которое, повзрослев, продолжит это на следующем… Точно так же, из лучших побуждений, искренне полагая, что побои, порки и прочие телесные наказания не только не вредны для ребёнка, а даже полезны.
И всё же они виноваты. Потому что взрослый человек в состоянии контролировать своё сознание и эмоции. Он уже не только может, но и должен понимать (или хотя бы стремиться понять) истоки и последствия своих поступков. А не воспроизводить, бездумно и тупо, ошибки предшествующих поколений.
Наука уже давно располагает неопровержимыми доказательствами того, что унижения и физические наказания, особенно на довербальной стадии развития ребёнка, необратимо калечат детскую психику и «руководят» впоследствии жизнью уже взрослого человека. Сегодня остановлюсь лишь на одном аспекте проблемы ― политических последствиях жестокого обращения с детьми, убедительно раскрытых выдающимся швейцарским психоаналитиком Элис Миллер. «У всех тиранов, биографии которых изучала, я обнаружила параноидные бредовые образования, связанные с особенностями их жизни в раннем детстве и вытеснением полученного в этот период опыта», ― пишет исследовательница и иллюстрирует свои выводы примерами из детства Мао, которого регулярно порол отец; Гитлера, которого отец дразнил, унижал и мучил, а мать никогда не препятствовала этому; Сталина, отец которого, напиваясь, избивал сына практически каждый день, а мать, обладавшая определёнными психопатическими чертами, была совершенно не способна защитить сына и проводила дни либо в церкви, либо в доме священника, помогая по хозяйству.
Эти диктаторы не осознавали в полной мере ни гнев, который испытывали по отношению к родителям, ни истинные источники того инфантильного бессознательного страха перед беспомощностью, которая на самом деле определяла их действия и заставляла посылать на смерть десятки миллионов людей. Все они до конца жизни идеализировали родителей, отрицали свои истинные чувства к ним, потому что, во-первых, ненавидеть собственного отца строжайше запрещено воспитанием, а во-вторых, ребёнку в целях самосохранения необходимо иметь иллюзию, что у него хорошие родители. Ненависть может быть дозволена только по отношению к другим объектам. И когда они находятся ― будь то евреи или какие-то прочие «враги народа» ― уж тогда это чувство изливается практически беспрепятственно.
Однако, всё это так и осталось бы трагедией одной, отдельно взятой семьи или личности, если бы паранойя лидеров не находила отклика в массах. Почему же массы так легко подвергались идеологической обработке, охотно шли на поводу тиранов и, в свою очередь, сами быстро становились тиранами, садистами и извергами, истязавшими и уничтожавшими людей, проводившими над ними бесчеловечные опыты в гетто и концентрационных лагерях? А потому ― и это главное, ещё более страшное открытие Элис Миллер, ― что их идеология ложилась на взрыхлённую, подготовленную почву. «По-моему, одним из возможных действующих факторов здесь, ― пишет исследовательница, в частности, относительно распространения фашистской идеологии, ― является деструктивный стиль воспитания, применявшийся к детям раннего возраста в Германии на рубеже веков. Этот стиль я без колебания могу назвать всеобщим и повсеместным истязанием детей. Только мужчины и женщины, сами подвергавшиеся в детстве моральной и физической жестокости и не видевшие ничьей любви, могли позволить превратить себя в ревностных исполнителей воли Гитлера».
Задолго до того, как Гитлер пришёл к власти, в прусской педагогике господствовали весьма своеобразные воспитательные методы, которые нельзя назвать иначе, чем последовательным и систематическим истязанием детей. Эти методы базировались на педагогических трактатах доктора Даниила Готлиба Моритца Шребера. Он был автором концепции знаменитых «шребергэртен» – небольших наделов земли, раздававшихся немецким крестьянам. Вероятно, благодаря этому он стал так популярен, что и его педагогический авторитет ни у кого не вызывал ни тени сомнения. Кроме того, его воспитательные взгляды гармонировали с известными немецкими поговорками и лозунгами: «Да здравствует то, что делает нас выносливыми!», «Всё, что не убивает, делает нас сильнее».
Пороть детей было издавна заведено и в приходских школах. Уже за 400 лет до Шребера и Гитлера подобные рекомендации давал такой образованный человек, как Мартин Лютер (его, кстати, в детстве тоже жестоко избивали, сначала мать, потом отец и учитель). Возможно, именно это стало главной причиной того, что трактаты Шребера были восприняты его современниками без критики, а даже, наоборот, с восхищением и жаждой ― некоторые его работы выдержали до сорока изданий. Читатели испытывали подсознательное облегчение ― Шребер давал им индульгенцию. Сами подвергавшиеся в детстве жестоким наказаниям, они вряд ли считали избиение детей большим грехом. Однако христианская мораль всё же призывала к человеколюбию и состраданию к слабому. А тут они фактически получали «разрешение» делать то, к чему давно тянулась их рука.
Последователи Шребера с большим энтузиазмом учились у него тому, как воспитать идеальных граждан германского государства. Прежде всего, следовало с первого дня жизни приучать младенца к безусловному подчинению. Родитель должен был стать повелителем ребёнка, чтобы впоследствии «одного лишь взгляда, одного угрожающего жеста было достаточно, чтобы полностью подчинить ребёнка себе». Если младенец плачет, его нужно заставить замолчать «любым физически доступным способом». Для воспитания такого необходимого для истинного немца качества, как самоотречение, малыша «помещали» на колени к няне, которая в это время ест или пьёт всё, что ей по вкусу. «Как бы ни были сильны у ребёнка возникающие в этой ситуации оральные потребности, их не следует удовлетворять», ― гласили инструкции.
Такой была повседневная педагогическая практика в те десятилетия. А теперь сравните её с тем, каким видел правильное воспитание будущей немецкой нации Гитлер. Он лишь развил и усилил то, что до него уже давно стало обыденным и широко применялось: «Мой идеал воспитания — жёсткость. Всё слабое должно быть отсечено. В замках моего военного ордена вырастет молодое поколение, которое вселит страх в сердце всего мира. Безжалостные, искусные, бесстрашные, непримиримые молодые люди — вот что мне нужно. И молодые должны стать такими. Они должны терпеливо сносить боль. В них не должно быть никакой слабости или нежности... Тогда я смогу переделать всё заново».
Каковы же последствия подобного воспитания для отдельной личности? Ещё пятнадцать лет назад учёные не могли говорить о них с полной уверенностью. Теперь у них есть основания утверждать: мозг человека в момент рождения сформирован далеко не полностью, и его возможность развиваться зависит от того, что испытывает ребенок в первые три года жизни. У подвергающихся жестокому обращению детей происходит поражение определённых отделов мозга, проявляющееся впоследствии ярко выраженной эмоциональной и интеллектуальной недоразвитостью. Согласно современным нейробиологическим данным, повторная травматизация приводит к усиленному выбросу гормонов стресса, вступающих во взаимодействие с чувствительной мозговой тканью и разрушающих нейроны.
Немецкие дети в те годы подвергались не только «физическим мерам воздействия», но и подавлению мира эмоций. Родителям внушали, что все физические проявления привязанности, объятия, поцелуи и прочие «телячьи нежности» неизбежно приведут к избалованности, попустительству и «дегенеративному слабоволию». А потому несовместимы с воспитанием твёрдого выносливого характера.
Теперь мы знаем, какие последствия влечёт отсутствие у детёныша ― звериного или человеческого ― непосредственного, успокаивающего и ободряющего контакта с родителями. Животные, вскормленные искусственно, вырастают агрессивными, не выказывают интереса к собственному потомству и склонны убивать представителей своего вида. Известен и феномен госпитализации, гласящий, что грудные дети, изолированные для лечения в особо строгих условиях, умирают именно от эмоциональной недостаточности. А последние нейробиологические исследования подтверждают: не только при избиении, но и при отсутствии нежного физического контакта с родителями у ребёнка остаются недоразвитыми те участки мозга, которые отвечают за эмоциональную сферу, способность к сочувствию и состраданию.
Но и это ещё не всё. «Информация об испытанной в детстве жестокости в бессознательной форме сохраняется и накапливается в мозге человека. Сознанию ребёнка невозможно вместить опыт подобного обращения со стороны взрослых. Чтобы не разрушиться под воздействием боли и страха, он должен вытеснить знание о них. Однако бессознательное толкает его к тому, чтобы воспроизводить вытесненные сцены снова и снова в попытке (и в тщетной надежде) избавиться от страха, который родили в нём жестокость и издевательства. Жертва создаёт подобные прошлому ситуации, но на этот раз берёт на себя активную роль, чтобы побороть чувство беспомощности и избавиться от бессознательной тревоги», ― пишет Элис Миллер, объясняя, откуда берутся такие люди, как Эйхман, Гиммлер, Гесс, а также сотни тысяч других: офицеры и рядовые нацистской армии, палачи и надзирательницы в лагерях смерти.
Итак, жестокое обращение в раннем детстве вызывало в них потребность вымещения накопившейся в них агрессии на каком-нибудь объекте. Это ― раз. Долгое время причинённый им в детстве ущерб оставался незаметным. Они взрослели и внешне выглядели как вполне нормальные мужчины и женщины. Но когда они сами становились родителями, всё обнаруживалось: они начинали поступать со своими детьми так же, как когда-то поступали с ними. Не только потому, что другого способа воспитания они не знали. Главное ― их собственная неосознанная и вытесненная детская боль требовала выхода.
Тут как раз подвернулась подходящая идеология. Им предложили удобный объект для излития ненависти ― «недочеловеки», евреи и вообще все те, кто не принадлежит к высшей арийской расе. «Идеологической муштры им вовсе и не требовалось, потому что на уровне бессознательном, телесном истязатели давно знали, чего им хочется, и ждали только разрешения следовать собственным глубинным побуждениям. С другой стороны, никакая идеологическая обработка – в школе или где бы то ни было ещё ― не может породить ненависть в человеке, не имеющем к этому внутренней предрасположенности». Это ― два.
Эмоциональное подавление в детстве сделало их физически неспособными к сочувствию, созерцание чужого горя не волновало, не беспокоило, вообще никак их не задевало. Атрофия эмоциональности позволила палачам спокойно жить в послевоенные годы, не испытывая угрызений совести ― три.
Данный постулат отчасти доказывает также правоту тех, кто отрицает определяющую роль личности в истории. Не Гитлер, так кто-нибудь другой, обладающий некоей харизмой, рано или поздно направил бы десятилетиями, если не веками копившуюся агрессию и деструктивную энергию масс против того или иного врага. Внутреннее давление так или иначе сорвало бы клапан напускной респектабельности и аристократической сдержанности.
Такова цена ошибок воспитания. Одна неверная педагогическая теория, воспринятая массами без критики, вырастила несколько поколений изувеченных людей, наполненных такой внутренней ненавистью, что одних только собственных детей уже оказалось недостаточно, чтобы излить её всю. Потребовался ещё какой-нибудь «козёл отпущения».
Жертвы ― меньшинства, на которые направляется ненависть, а также идеологии, оправдывающие её, в разное время и в разных странах свои. Но истинные мотивы всегда одни ― подавленные негативные эмоции детства. «И в нацистской Германии, и среди американских солдат-добровольцев во Вьетнаме, ― утверждает Элис Миллер, ― большинство совершавших самые вопиющие военные преступления лиц составляли те, кто подвергался жестокому обращению в детстве». Точно так же преступники, совершающие сексуальные посягательства в отношении детей, как известно, сами в прошлом бывают жертвами подобных преступлений.
«Отыгрывание» на самом себе или на другом человеке собственных детских психологических травм помогает лишь на очень короткое время и не приводит к полному и окончательному освобождению от негативных чувств, пока они остаются вне сознания. Необъяснимая тяга к причинению боли, неизвестно откуда возникающая ярость могут исчезнуть только тогда, когда человек поймёт истинные причины происходящего с ним и осознает свою естественную реакцию на пережитое.
Исключения, как известно, подтверждают правило. В истории нацизма тоже есть исключения ― люди, подвергавшиеся такой же, как и все, идеологической муштре, но не поддавшиеся ей. В годы геноцида они, рискуя собственной жизнью, спасали людей. Почему? Никто из них не мог ответить на этот вопрос. «Я просто должен был сделать это, ― только и говорили они. ― Я не мог оставаться в стороне и наблюдать, как творится произвол».
Во всех культурах подобное поведение называют благородством. В психологии ― продиктованным совестью. Откуда же усваивает человек такие установки? Многие пытаются объяснить это «религиозными и моральными ценностями, христианским милосердием, воспитанным учителями». Однако все нацистские преступники в детстве тоже получили религиозное воспитание…
А вот семейные воспитательные традиции в домах тех благородных людей резко отличались от общепринятой модели. Родители воспитывали их посредством убеждения, а не побоев. Телесные наказания случались лишь в исключительных обстоятельствах ― за особо серьёзные проступки. А не потому, что у родителей возникала потребность в разрядке необъяснимого и неподконтрольного им чувства гнева. Например, один из тех, кто противостоял нацизму, рассказал, что его как-то отшлёпали ― за то, что он повёл младших детей на лёд ещё слабо замёрзшего озера. А другой вспомнил, что отец ударил его всего один раз в жизни и потом извинился. «В отличие от бесконтрольного аффективного поведения, которое кажется субъекту оправданным исключительно в силу интенсивности собственного переживания, ― заверяет Элис Миллер, ― попытка родителей объяснить ребёнку, в чём он не прав, равносильна выражению уверенности в его добрых намерениях. Подобное действие вытекает из уважения к ребёнку, веры в его способность развиваться и сознательно контролировать собственное поведение».
«Но у нас ведь нет такого массового истязания детей, как в Германии начала прошлого века», ― может возразить мне иной несогласный читатель. Массового, согласна,― нет. Но детей в России били и бьют. А если судить по росту подростковой агрессивности, в последние годы ― значительно больше. 10-13-летние дети в слепой ярости забивают до смерти запоздалого прохожего, а потом невинно моргают, искренне не понимая, как это могло с ними случиться, но и не особенно переживая. Где корни этого насилия, этой неподконтрольной сознанию ненависти, полного отсутствия жалости к жертве и неспособности к раскаянию? Где, как не в перенесённых, а зачастую и продолжающихся родительских и учительских (их ведь тоже «нельзя ненавидеть, надо уважать») издевательствах, физических и моральных?
Детей у нас очень часто считают людьми если не второго сорта, то низшего ранга, подчинённого положения. Каждый, кто старше по возрасту или выше по статусу, может повысить на ребёнка голос (на подростка уже нет ― боятся ответной реакции), сказать что-либо оскорбительное, унизить, толкнуть, ударить. Ребёнок же в ответ должен только терпеть и молчать. Поступать так по отношению к детям не возбраняется даже совершенно чужим людям ― прохожим, пассажирам общественного транспорта. Что уж говорить о родителях, которые нередко обращаются со своими детьми как с неодушевленной собственностью. Они не в состоянии увидеть в ребёнке личность, равную себе.
Несмотря на все декларации, ребёнок в нашем обществе ― самое бесправное существо. Выше него все: родители, учителя, братья и сестры, если они хоть на пару лет старше. Эйджизм, дискриминация по возрасту, становится для него нормой. И вырастая, ребёнок охотно занимает место того самого «деда», который унижал его, когда сам он был маленьким. А вы ещё спрашиваете, откуда в нашей армии «дедовщина»…
©2005СМИ«ИНТЕЛЛИГЕНТ».
"
Разместил: micl [26/11/2006]
Взято с сайта Ременная педагогика.
http://club.bsp-txt.org/modules.php?name=News&file=article&sid=168
Комментариев нет:
Отправить комментарий